Дай  Бог  здоровья  и генеральский чин компании “НТВ-профит”, купившей
последний  фильм  Дэвида  Линча,  название которого с учетом контекста
следовало  бы  все же перевести как “Потерянный путь”, хотя и “Шоссе в
никуда”  устраивает  меня  больше  изредка  встречающегося  в  обзорах
“Затерянного  шоссе”.  Не  знаю,  как  пройдет  этот  фильм на большом
экране,  успех  на  видео,  однако  предрекаю: людей, любящих Линча (и
отнюдь  не  только  за  “Твин  Пикс”), в России предостаточно. Линч не
терпит   рациональных   истолкований   —   они   и  невозможны  в  его
кинематографе.  От  Бунюэля  взял  он  главный  прием, позволяющий ему
всякую   историю   рассказывать   как   таинственную:  лейтмотивы.  Их
повторение,  чередование,  музыкальное  переплетение  разных  тем    —
фирменный знак Линча, начинавшего именно с музыки. Образы переходят из
фильма  в  фильм:  маленький  уродец с огромными глазами, стремительно
несущиеся   облака,  дымящие  трубы,  клетчатые  или  узорчатые  полы,
портьеры... Линч вообще любит дым, туман, старательно напускает того и
другого.  Гениально  чувствуя  природу  страшного,  он  оттого       и
предпочитает  портьеру,  что  за  ней  непременно  что-нибудь  таится.
“Шелковый  тревожный  шорох  в  пурпурных  портьерах,  шторах”. И еще,
конечно,  на  фоне  всего  этого  —  взорванная  идиллия  спокойной  и
провинциальной   жизни.   Линч   обожает   издеваться   над  столь  же
стандартными,  из  фильма в фильм переходящими символами спокойствия и
процветания  (за  которыми, как мы помним по “Синему бархату”, ему как
раз  и  мерещится вечная бешеная грызня, членистоногая возня в траве).
Всего  этого в “Потерянном пути” несколько даже в переизбытке. Главное
же  достоинство  картины с моей точки зрения — это действительно очень
страшно.  Перед нами картина о жесточайшем творческом и личном кризисе
(на  философский  я  бы не замахивался, ибо Линч менее всего философ).
Столкновение  смешного  и  страшного  служит  Линчу  отличную  службу,
позволяя  подняться  до  мистериальных высот стремительно и незаметно.
Вспомним  хоть  последнюю серию “Твин Пикс”, такую страшную, что ночью
пописать  не встанешь. Вот и первые полчаса “Потерянного пути” таковы.
Их  я  могу  пересказать  без  всяких  угрызений  совести, ибо как это
сделано  —  не  расскажешь,  и  страху вы натерпитесь всяко. Остальное
рассказать легче, но неинтереснее. Короче, смотрите, как работает этот
злодей:  в  доме у самого шоссе живет пара — клубный саксофонист и его
жена,  вамп с темным прошлым. В одно прекрасное утро пара обнаруживает
на  своем  крыльце видеокассету в конверте — без обратного адреса, без
сопроводительной  записки, вообще безо всего. Смотрят. А на кассете. В
черно-белом варианте. Неизвестная камера. ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО. ВГЛЯДЫВАЕТСЯ
В  КРЫЛЬЦО  И  ДВЕРЬ  ИХ ДОМА. Все. Пять секунд съемки — и помехи. Ну,
если  это  не  гениальный  прием — считайте меня коммунистом. Дальше —
больше.  На  следующий  день наши герои обнаруживают — да, разумеется,
еще  одну  кассету.  А  на  ней.  Та  же таинственная камера. В том же
черно-белом  варианте. МЕ-Е-ЕДЛЕННО ВХОДИТ В ИХ ДОМ. ПОЛЗЕТ ПО СТЕНАМ.
И  ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ  В  ИХ  СПАЛЬНЕ, ГДЕ СПЯТ НИ О ЧЕМ НЕ ПОДОЗРЕВАЮЩИЕ
ОНИ.  А  потом  они  едут  развеяться на какую-то вечеринку, и на этой
вечеринке,  пока  жена  в  подпитии танцует с сомнительным типчиком, К
ГЕРОЮ-САКСОФОНИСТУ.    ВНЕЗАПНО.    ПОДХОДИТ   ЧЕЛОВЕЧЕК   В   ЧЕРНОМ.
Обозначенный  в  титрах  как  Mysterious Man, не более, — это типичный
персонаж  Линча.  Маленький  рост,  огромные  уши,  зачесанные назад и
высоко  стоящие на голове волосы (вспомним “Erasor Head”), морщинистое
лицо   без  всякой  растительности,  большие  безбровые  глаза,  густо
накрашенный  черный  рот,  умильно-издевательская  улыбка.  И этот тип
герою  говорит:
  — А мы виделись.
  — Где?
  — У вас дома.
  — Я вас никогда не  приглашал.
  — Разве? Ну что вы. Я НЕ ХОЖУ ТУДА, КУДА МЕНЯ НЕ ЗОВУТ
(эта  фраза  станет  в  фильме своего рода паролем, вроде сов, которые
кажутся).
  —  Это когда же я вас приглашал?
  — А я и сейчас у вас дома.
Позвоните   мне.   И   протягивает  обалдевшему  саксофонисту  сотовый
телефончик,    предварительно   набрав   его   номер.   Тот   обалдело
прислушивается...  В  трубке  раздается:
  — Да!
А  черный-то смотрит, смотрит! Лыбится, лыбится! Саксофонист ни жив ни
мертв,  я  тоже.
  —  А  теперь  отдайте  мне телефон, — говорит трубка
голосом   маленького   черного.  Человечек  лыбится.  И  уходит.  Все,
“НТВ-профит”  может  вздохнуть  свободно  — больше ничего не расскажу.
Червяк проглочен, теперь вам не отвертеться от просмотра, а посмотреть
картину  надо,  ибо  в  ней  очень  точно  отражены не философские или
культурологические   построения,   а  обычные,  не  вполне  осознанные
настроения Линча. Снимая картину, он дал несколько интервью о том, как
одиноко  и  дискомфортно  чувствует себя в современной культуре. Фильм
его — исповедь такого одиночки. Хотя каждый увидит там свое, и я вновь
подчеркиваю  свою  субъективность.  Это  картина  о  безвыходности,  о
человеке, потерявшем не только ритм жизни, но и прибежище, пристанище.
Чтобы  спастись,  он  вынужден  менять маски, проживать чужую жизнь, с
чужими  людьми  обсуждать  чужие  проблемы  и делать чужие дела, чтобы
только  вернуть и удержать свое единственное. Но это свое единственное
странным  образом  не  дается  в руки, тоже меняет маски, ускользает и
никогда  не будет вполне вашим, каких вы дров ни наломайте в погоне за
ним.  Так  в  самых общих чертах выглядит доминирующее настроение этой
картины: сзади все время погоня, ехать все время некуда. Не говоря уже
о  том,  что каждый чувствует себя под пристальным наблюдением — но не
доброжелательным  или  попечительным,  как когда-то, а иррациональным,
холодно-внимательным  и  жутким.  Медленным-медленным  и  черно-белым.
Достойный  подарок  к столетию кинематографа. Линч снял фильм о погоне
за  идеалом,  который  вечно оборачивается бог весть чем и в последний
момент  нагло  накалывает  нас.  Но  снял он картину и о том, как жмет
чужая жизнь, как она отвратительно не по мерке. Но думаю, что ценность
всякой  картины Линча даже не в этих его диагнозах и прозрениях, часто
довольно  туманных.  Человек,  потерявший  лицо,  лишившийся  любви  и
убегающий  в  никуда,  человек растоптанный и оскверненный — новый для
Линча   персонаж,  затерянный  в  абсолютно  чужом  мире,  и  никакого
рационального  или  хотя  бы  дружественного  начала,  олицетворенного
простоватым  шерифом  или  умницей  Купером, тут зрителю в утешение не
предложат.   Когда  у  Линча  страшное  оборачивается  смешным  —  это
утешительно,  но  не  всегда  убедительно.  Зато когда из смешного или
уродливого прет черный, всевластный ужас — это уже здорово и это прямо
для  нас.  Нам  пора  увидеть  жуткую  усмешку  Нормальной  Жизни, той
Стабилизации,  которую  нам навязывают и под маской которой таится все
тот  же  загнанный  вглубь  распад,  развал,  разбой.  В доброй улыбке
обывателя,  в  снисходительной  улыбке  молодого нувориша, в призывной
улыбке   хорошенькой   соседки   в   автобусе  занятно  вдруг  увидеть
иррациональный  кошмар, систему капканов, расставленных на нас. Это не
самое комфортное мироощущение. Но весьма творческое.